|
 |
||
|
[1] [2] [3] [4] [5] [6] [7] [8] [9] [10] [11] [12] [13] [14] [15] - Садитесь, друзья. – Масенка развел руки, указывая сразу на два кресла, одно - у стола, рядом с аквариумом, другое – у стены напротив, в нише, образуемой книжными полками. - Вы, должно быть, Павел. Инна мне о Вас уже рассказала. - Мне о Вас тоже. - Вот и прекрасно. Будем считать, что мы хоть как-то уже знакомы, а потому будем говорить друг другу «ты». Я в этой компании самый старый, но, пожалуй, и самый смешной. Одно стоит другого, так что будем на равных. Он обернулся к Инне: - Вы чай уже пили? - Нет. - Плохо. Какой разговор на пустой желудок? Инуль, может, ты глянешь, в каком состоянии стол, а потом забежишь за нами? - Будет сделано, шеф! – Инна козырнула, развернулась на каблуках и, чеканя шаг, вышла из кабинета. Масенка вытащил второе кресло на середину комнаты и сел рядом с Павлом. - Всё шутят! Для них наше дело – словно большая игра, вернее игра для больших. По-настоящему серьезны лишь двое – Родион и Борислав. Родиона ты видел. - Борислава тоже. - Я и сам порой забываюсь. Я ведь – книжный червь, теоретик. Жизнь знаю по книгам. Книги для меня – реальность в первом, наиважнейшем ее приближении. Отсюда – аберрация: иной раз к происходящему вокруг меня я отношусь как к книге. Интересной, захватывающей, но как-то слабо осознается, что книга эта – другого порядка: страницы не заложишь, в конец не заглянешь, страшное место не пролистнешь. И только когда прижмет по-настоящему и зайдешься от боли, сознание проясняется. Мы возвращаемся к реальности кровью. Масенка помолчал, покусал губы. - Эти серьезные господа – Родя и Борислав - так же прячутся от реальности в свои игры, как и все остальные. Только игры у них пожестче. Павлу показалось, что Масенка уже забыл про него и просто думает вслух, но это оказалось не так. Масенка стремительно наклонился вперед, ткнул Павла пальцем в коленку и голосом, упавшим почти до шепота, спросил: - А ты, ты-то что думаешь о нашей реальности? Павел растерялся. Он не был уверен, что правильно понял, что у него спрашивают, но признаваться в своем непонимании не хотелось. Это значило бы признать интеллектуальное превосходство Масенки. Долго молчать было неудобно. Ему удалось составить фразу, которая казалась и умной, и ни к чему не обязывала. - Я думаю, реальность нельзя делить на мою, нашу и чью-то еще. Масенка выпрямился и впился в него глазами, как бы подозревая подвох. Потом хлопнул себя по коленкам, встал и заходил по комнате. - Реальность одна. Вопрос, с какой точки зрения смотреть на нее. Ты видишь комфортный мир, склонный к прогрессу в социальном измерении не менее, чем в техническом. Если и есть зло, неурядицы и катастрофы, то это только повод сплотиться и, чувствуя плечо мирового сообщества, найти в себе силы преодолеть их, поступившись малым, но отстояв неминуемое светлое будущее. Или ты вдруг оказываешься у пасти Левиафана, готового пожрать твою индивидуальность, право оставаться самим собой – в культурном, интеллектуальном и мистическом смыслах. Это чудовище уже захватило весь мир, все социальные уровни и теперь тянет лапы к тебе, к тому кирпичику, что образует отдавшееся ему общество, чтобы утвердить свое господство и здесь, даже на атомарном плане. - Возможен и еще вариант. – Павел сам удивился звуку своего голоса. Как это он еще не погребен под этой словесной лавой? – Можно разделить цивилизацию и тоталитаризм, - принимая самоорганизацию общества, включая государство, как естественный способ его бытия и отвергая любое покушение на уникальность моего «я» как злоупотребление общественной властью. - Иллюзии! – Масенка пристукнул кулаком по столу, мимо которого как раз проходил, и резко развернулся на каблуках. Седые волосы описали в воздухе полукруг и опали. – Иллюзии, батенька. Вы вот верите в успех нашей борьбы? Павлу резануло слух это «нашей». Он почувствовал себя багажом с прикрепленной номерной биркой. Никто не спрашивал его согласия. Но спор шел не о том, и Павел ограничился тем, что обошелся без местоимений. - Лучше не участвовать, чем участвовать и не верить в успех. Масенка помолчал, внимательно глядя на Павла. Потом сел в кресло и тихо сказал: - А я вот почти не верю. Надеюсь, но не рассчитываю. Ты знаешь, против нас деньги всего мира. А мир ныне таков, что за деньги можно купить всё. И всех. – Он пожевал губу. – А если кто-то не продается, то можно купить других, способных решить эту неожиданную проблему локальной непродажности. Тем, кто против, просто перекроют кислород. Им не дадут заработать себе на жизнь, и они или вымрут или пойдут на поклон. - Вы сгущаете краски. Масенка улыбнулся. Улыбка вышла вялой. «Он действительно довольно сильно устал»,- подумалось Павлу. - Мы, кажется, договорились быть на «ты». Ах да, я первый сбился. – Масенка тряхнул головой. - В 1600 году, в доброй Старой Англии, которая тогда была заметно моложе и склонна к переменам, родилось нечто, чему можно было и не придать значения, - так сказать, прыщик на лице эпохи, - но сегодня это первое, на что обратит взгляд живописец, вздумай он писать портрет мировой экономики. Королевской хартией было объявлено о создании Ост-Индской компании, получающей монопольное право на поставку колониальных товаров. Казалось бы, разумное решение. Купцы, вместо того, чтобы конкурировать друг с другом, теряя силы и деньги, объединялись для перспективного дела, прибыли с которого с лихвою хватит на всех. Но смотри, что произошло. Впервые в истории были разведены капитал и управление капиталом. Пайщики вкладывали деньги и получали прирост своего пая по завершении экспедиции. Но управление капиталом осуществлялось централизовано. Идея, проклюнувшаяся на свет, оказалась такой – для большого дела деньги можно найти на стороне и не беря в долг, а лишь обещая делиться прибылью. Через два года идея перелетела на материк Голландцы – тогдашние конкуренты англичан на Востоке – правильно оценили выгоды объединенных усилий. В Амстердаме учреждается голландская Объединенная Ост-Индская компания. Участвовать в ней мог уже не только профессиональный купец, но каждый, готовый вложить деньги и десять лет не требовать их обратно. Взамен денег люди получали бумагу – ценную бумагу; так появились акции. В 1612 году спекулянты, имеющие доход от перепродажи акций, покупают здание и таким образом получают крышу над головой для своих операций. Учреждается биржа. Начинается биржевая игра, ставшая чуть ли не национальной забавой. Женщины, старики и даже дети вкладывали свой гульден, надеясь получить два, и тем самым способствовали приращению капитала. Естественно, их и близко не подпускали к управлению делом… Что мы имеем сегодня? Схема отработана хорошо. У тебя есть 100 долларов. Ты выпускаешь акций на триста и треть оставляешь себе. Задача – распихать остальные две трети маленькими долями, чтобы сохранить за собой общий контроль. Итак, у тебя уже триста долларов. Сто идет на хозяйственные расходы, а двести вкладываются в новое акционерное общество. Если пропорция сохраняется, на выходе у тебя уже шестьсот долларов. При этом ты не потерял ни копейки и не должен никому ничего, кроме процентов от прибыли. Путь в два шага дает увеличение капитала в шесть раз, а шагов может быть гораздо больше. Идя этим путем, можно осилить любую цену, - всё, что продается и может представлять интерес, становится жертвой атаки. В выигрыше те, кто раньше начал. Объекты интереса исчерпаемы, к тому же исчерпаемы и свободные деньги, которые можно привлечь. К настоящему времени всё мировое хозяйство оказалось в коконе из паутины акционерных обществ, как муха, подвешенная пауком про запас. Ниточки управления тянутся к тем немногим, кто организовал этот процесс повального акционирования. Они распоряжаются консолидированным капиталом, значительно превышающим остатки разрозненных средств, еще не принадлежащих к их системе. Масенка замолк, переводя дух. Разгорячившись к концу речи, он вскочил и было заметался по комнате, но теперь опять опустился в кресло. Паузой воспользовалась Юлька. Оказывается, она уже давно стояла в дверях, а теперь подала голос: - Павел, Масенка, идемте вниз – стол накрыт. - А, Юленька… - Масенка, казалось, привык к внезапному обнаружению людей в своем кабинете. - Погоди минутку. Видишь ли, я оседлал своего конька – говорю о деньгах. Не хотелось бы так бросать тему. - Ну расскажи нам еще о банках, и пойдем. - О банках? – Масенка покусал губу. – Лучше скажем, что это – песнь о долгах. Он повернулся к Павлу. - Я – ужасный зануда. Дятел. Удивительно, как они еще меня так не прозвали. Долблю всё время одно и то же. Мои излюбленные примеры они уже выучили наизусть. Ты попал на новенького. Уж потерпи. Мне почему-то кажется, что если я не договорю, у тебя так и не сложится картинка, которую я хотел тебе показать. Павел кивнул. - Мне действительно интересно. Масенка стукнул ладошкой по подлокотнику кресла: - Должно быть интересно, если я хорошо излагаю! Это же почти детектив. Потом спохватился и вскочил: - Юленька, садись. - Да ладно, - ответила Юлька. Масенка никак не прореагировал на отказ и, заговорив, снова забегал по комнате. ` - Я не буду рассуждать о порочности института кредита. Допустим - на пять минут - существование добросовестного кредитора. Он дает в долг под проценты, ожидая, что должник возвратит ему в срок первоначальную сумму, а пока будет платить за ее использование что-то вроде арендной платы, с той разницей, что арендуется не имущество, а капитал. Добросовестный кредитор заинтересован в соблюдении сроков и возврате ссуженных средств. Он ничем не отличается от заводчика, желающего продать произведенный продукт, чтобы отбить деньги и получить прибыль. Честное предпринимательство. Но вот появляется некто, у кого денег столько, что он не знает во что их вложить. Он охотно дает в долг, но возвращаются к нему те же деньги. Их даже становится больше, так как набежали проценты. Кризис перепроизводства капитала налицо. И тогда рождается мысль обменять капитал на что-то более ценное, например – власть. Кредитование и добрая совесть становятся несовместимы. Теперь деньги ссужаются не для того, чтобы их вернули назад. Наоборот. Кредитор заинтересован в том, чтобы с ним не могли рассчитаться. Неплатежеспособному должнику он охотно ссужает еще, якобы давая ему возможность расплатиться по старым долгам, но общая сумма долга идет вверх. Он охотно переоформляет долги, отдаляя сроки расплаты, - главное, чтобы должнику и потом расплатиться было так же невозможно, как это невозможно сегодня. Такого кредитора не пугают потери – они запрограммированы. Зато он получает возможность управлять и распоряжаться тем, до чего иначе не доставали его жадные руки. Нельзя, например, акционировать государство и прикупить его контрольный пакет. Но любое государство можно приучить жить в долг – своего рода экономическая наркомания, - и тогда условия предоставления средств становятся золотым ключиком к управлению государством. Не надо думать, что быть жертвой это участь лишь слабых. Там, где царит нищета, есть ли чем поживиться? Наоборот, привлекательна наиболее сильная экономика. Классической жертвой становятся Соединенные Штаты. 23 декабря 1913 г. Сенат пустовал. Это был солнечный день. Почти все конгрессмены уже разъехались на рождественские каникулы. Присутствовало всего три человека. Неудивительно, что при таком раскладе закон о Федеральном Резерве был принят единогласно. По сути это был закон о приватизации финансовой системы страны. Отныне национальная валюта передавалась в управление акционерным банкам. На первый взгляд это не очень заметно – все семь членов Управляющего Совета назначаются президентом, а сама Резервная Система числится структурой Конгресса. Но этот фиговый листок мало что прикрывает. Стоит спуститься на один уровень вниз, и мы увидим, что федеральные резервные банки, из которых и складывается система, управляются лицами, не состоящими на государственной службе. Это – частная корпорация, которой по недосмотру или злому умыслу власти доверено многое, в том числе и право на эмиссию денег. Столь любимые всеми доллары выпускаются этой частной компанией, государство же возмещает их стоимость резервным банкам с помощью своих долговых обязательств. Сумма долга растет. Сегодня внутренний долг Соединенных Штатов составляет более шести триллионов долларов. Попробуйте написать эту цифру с нулями – впечатляет. Из них львиная доля приходится на долги администрации Федеральной Резервной Системе. Когда президент Кеннеди попробовал изменить правила игры и распорядился выпускать доллары в виде казначейских билетов – в обход Резервной Системы, его убили. Раздались жидкие аплодисменты. Юлька! Павел и забыл, что она еще томится в дверях. - Ура! – радостно воскликнула Юлька, разом рассеяв трагизм Масенковской речи. – Тебе удалось приплести сюда Кеннеди! Это новое слово в теории. Ребята будут в восторге. - Юленька, ты испортила мне концовку. – Масенка мученически улыбнулся; так улыбаются приевшейся шутке. Потом тряхнул головой и заулыбался уже широко и открыто. - Вот так-то, Павел. Они всегда подсмеиваются надо мной. А когда думают, что я их не слышу, говорят между собой моими словами. - Чай не ждет! Как бы не пришлось хлебать кипяток! – Юлька вытянула Павла из кресла, другой рукой подцепила Масенку. – Инна, конечно, пыталась отстоять ваши порции, но с нашей голодной публикой нельзя быть уверенной, что это ей удалось. В дверях кабинета Масенка отцепился, галантно пропуская даму вперед. Когда мимо проходил Павел, он придержал его за плечо и шепнул: - Ты понял, с кем мы имеем дело? Только на лестнице Павел осознал, что это относилось не к Юльке. |
||
 |
||
© 2005 - Андрей Карпов - Авторский сайт
Разработка и дизайн:
